Воспоминания (декабрь 1941 - февраль 1942), Александр Ногаллер


     
    6-го декабря 1941 под Москвой началось контрнаступление советских войск против немецко-фашистких оккупантов.Это сражение закончилось исторической победой Советской Армии, которая развеяла миф о непобедимости гитлеровских войск и послужила поворотным пунктом во 2-ой мировой войне. После разгрома фашистских войск под Москвой США вступили в войну против Германии на стороне англо-советской коалиции. Освобождение оккупированных территорий и уцелевших узников концентрационных лагерей, создание в дальнейшем демократической объединенной Европы стало возможным именно после поражения немецко-фашистских войск под Москвой. И об этом событии не следует никогда забывать. Судьба народов мира, и в первую очередь еврейского, могла бы быть совсем иной, если бы не разгром фашистских войск под Москвой и их вынужденное отступление.


     
    Автор нижепомещенных заметок был студентом 1-го московского медицинского института, когда к октябрю 1941 года немецко-фашистские войска окружили полукольцом Москву. Всем мужчинам - студентам 5-го, выпускного тогда курса досрочно без гос.экзаменов присвоили квалификацию врача и воинское звание военврача 3-го ранга и они были направлены на фронт, находившийся в 10-40 километрах от Москвы. Ниже приводится отрывок из книги воспоминаний профессора Александра Михайловича Ногаллера "Фрагменты ХХ-го столетия", в котрой автор описывает будни той героической поры.


     

К октябрю 1941 года фронт стремительно приближался к Москве. Вдоль ведущих к столице дорог строились противотанковые рвы и крестообразные металлические заграждения. Строило их преимущественно гражданское население во время или после работы. Непригодные к воинской службе по возрасту или по состоянию здоровья мужчины добровольно или по призыву партийной или комсомольской организаций записывались в ополчение. Их направляли на фронт, почти не вооруженных и не обученных для обороны столицы. Большая часть их погибла при наступлении фашистских войск или от бомбардировок. Лишь небольшая часть из уцелевших ополченцев была включена впоследствии в состав регулярной армии. 10 октября я пришел, как и в предыдущие дни, на занятия в мединститут, где нам сказали: "Молодые люди, кончайте заниматься чепухой, отправляйтесь на фронт". Уже на следующий день всем мужчинам вручили врачебные дипломы, без всяких госэкзаменов и комиссий. Секретарша деканата под расписку выдала нам дипломы, в которых было указано, что квалификация врача была присвоена согласно приказу Наркома Здравоохранения СССР. На следующий день я был на призывном пункте для врачей, который располагался в здании ЦИУ на Баррикадной улице. Я и мой друг Иосиф Алов, в будущем известный гистолог-цитолог, попросили направить нас вместе, в одну часть. Нас действительно направили в распределительный пункт вместе, в Чернышевские казармы на Калужской площади. Там он получил направление в один полк, а я в другой, и встретились мы с ним лишь только после войны. Пока я ожидал направления в свою часть я стал читать захваченный с собой учебник "Медико-санитарная служба Советской армии", раздел, посвященный артиллерии, куда нас должны были направить. Впоследствии мне ни разу не пришлось раскрывать этот учебник, ибо в реальной воинской службе он совсем не понадобился. Вскоре мне вручили направление в 703 ЛАП (легкий артиллерийский полк) на должность старшего врача полка. К тому времени мне, как и другим мужчинам-выпускникам, присвоили воинское звание военврача 3 ранга. Заехал за мной командир вновь сформированного полка на машине, на которой мы и доехали вместе на фронт, в свою часть в 20 км. западнее Москвы, вдоль Минского шоссе.


     
     15 октября 1941 года я прибыл вместе с командиром в штаб полка. Командир представил меня комиссару, который отнесся ко мне очень доброжелательно.


         
     Штаб полка располагался в небольшой деревушке западнее Можайска. Я прибыл в своей гражданской одежде, в ботинках и с кепкой. Командир полка, Василий Николаевич Иванов, тогда еще только капитан, а в последствии генерал - майор, Герой Советского Союза, распорядился выдать мне воинское обмундирование, а в петлицы прикрепили одну шпалу - воинское звание капитана - и значок медицинский - змею с чашей. Комиссар полка собственноручно обучил меня правильному одеванию портянок, что имеет большое значение для предупреждения натертостей с последующим нагноением. До того одевать сапоги мне не приходилось. 703 артполк состоял из 5 батарей, оснащенных 76 мм и 45 мм пушками, и одной зенитной батареи с 85 мм орудиями. В каждой батарее было по четыре орудия с командой из 6-8 человек. Кроме того, в состав полка входил целый ряд общеполковых соединений: штаб, разведрота, хозчасть, медсанчасть, артснаб, связь и др. Впрочем при налете вражеской авиации все орудия стреляли по вражеским самолетам. Эффект поражения был очень не высок, из-за чего пехотинцы шутили, что летчиков надо в меде купать, а зенитчикам хлеба не давать. Все же главной задачей нашего полка было бить по наступающим по Минскому и Можайскому шоссе фашистским танкам, не допускать их прорыва к Москве. Позднее наш полк был переименован в ИПТАП (истребительный противотанковый артиллерийский полк). Нам установили как и гвардейцам полуторный оклад и выдали специальные красивые нашивки на левый рукав. Этим подчеркивалась роль подобного воинского соединения. Полк наш был придан 5-ой Армии, оборонявший Москву с Запада. Командовали этой Армией прославленные впоследствии генералы Лелюшенко, затем Л.А. Говоров, а позднее Федюнинский.
    

     
Моя задача как врача (по штатному расписанию старший врач, а по существу единственный) заключалось в проведении санитарно-профилактической работы, организации мытья бойцов, контроля за работой кухни и питания, раздача настоев хвои для профилактики цинги, оказании первой медицинской помощи. Медсанчасть наша состояла из одного врача, двух фельдшеров; Юдина из Казахстана и еще одного более пожилого из Алтая, санинструктора Семена Мазнева, санитара и возчика, т.к. в моем распоряжении была персональная повозка. Позднее мне удалось выпросить у начальника санитарную машину с шофером. Почти ежедневно я ходил пешком или на каком-либо транспорте я ездил по батареям, выявлял нуждающихся в медицинской помощи, знакомился с командирами батарей и орудий, замполитами взводов (ранее комиссарами), бойцами, реже бывал в штабе полка, иногда ездил за медикаментами и перевязочными материалами на склад пятой Армии. Обычно меня сопровождал санинструктор Мазнев, к которому я всегда чувствовал большую симпатию. Помню, с какой гордостью мы открыли в деревне свой первый медицинский пункт и вывесили флаг с красным крестом при входе в избу, где мы расположились. Начали поступать раненые и больные - пешком, на повозках или попутных машинах. Мы оказывали первую помощь - накладывали повязки, шины, вводили противостолбнячную сыворотку, многим для профилактики травматического шока давали по 100 г водки или разведенного спирта. Многие раненные, входящие из окружения в районе Смоленска и Вязьмы, были обморожены, простужены и одеты еще по-летнему. Большие трудности были с отправкой раненых. Ходячих отправляли пешком до ближайшего ПМП пехотного полка, других отправляли на попутных, идущих в тыл, машинах. Иногда шоферы отказывались брать раненых и однажды даже пришлось пригрозить оружием, т.к. у меня был с собой всегда наган. Вскоре мы израсходовали почти все медикаменты, бинты и спирт. В период затишья я попросил у своего командира полка разрешения съездить на склад пятой Армии для пополнения перевязочного материала, спирта, медикаментов. Командир отругал меня за то, что я все свои запасы столь быстро израсходовал и вообще стал оказывать медицинскую помощь пехотинцам. Наша медико- санитарная часть предназначена для нашего полка, а еще ни один наш артиллерист не ранен - сказал он мне. Пусть проходящие идут в свои санитарные части. Я было начал возражать, что нас учили всем нуждающимся в медицинской помощи ее оказывать независимо от принадлежности к той или иной части, но командир велел убрать медицинский флаг, сказав, что наши и так будут знать, где находится медицинский пункт. Тогда мне казалось, что командир не прав, а я прав. Теперь я понимаю, что в жизни бывают нередко ситуации, когда обе спорящие стороны правы, каждая со своей точки зрения.


     
     Под натиском превосходящих сил противника наши войска были вынуждены отступать в сторону столицы. Отступление шло с упорными боями. Орудия нашего полка били прямой наводкой по танкам, продвигавшимся вдоль шоссе. Противотанковых орудий и ПТР (противотанковое ружье) не хватало. Нередко пехотинцы поджигали наступавшие танки, бросая в них бутылки с зажигательной смесью. Не только в кино, но и в жизни было множество героических поступков, когда бойцы, имена которых часто остались и не известны потомкам, жертвовали своей жизнью, чтобы не пропустить врага к столице. Они бросались под танки со связками гранат в руке или обвязывали себя гранатами и погибали вместе с горящим танком. Несмотря на героическое сопротивление, немцы продолжали наступать. Наш полк постепенно в конце октября 1941 г. отошел из района Дорохово под Можайском до станции Кубинка, от которой теперь электричка идет до Белорусского вокзала около 20 минут. О первом бое полка рассказывал позднее его командир В.Н. Иванов. Наши артиллеристы уничтожили в общей сложности 12 фашистских танков, потеряв при этом 9 орудий и почти половину личного состава полка. За отступление и большие потери командира полка хотели судить, велось следствие…Но когда разобрались, его полностью оправдали, а к концу войны наградили даже званием Героя Советского Союза. Как говорится, пути Господни неисповедимы.


     
     В одном из боев был ранен командир орудия А. Винокуров. У него было множественные осколочные ранения грудной клетки и конечностей. После оказания первой помощи быстро удалось его отправить его в ближайший медсанбат. Далее его отправили в полевой армейский госпиталь и в глубокий тыл. Я встретился с ним случайно в 1950 году, когда работал в клинике Института Питания в Москве. Александр Винокуров поступил в нее для лечения язвенной болезни. Он рассказывал мне, что ранение мягких тканей зажили относительно быстро, но один из осколков повредил позвоночник и спинной мозг, вызвав расстройство тазовых органов и паралич обоих ног. Пять долгих лет он был прикован к постели и не мог ходить.-Несмотря на тяжелое ранение и недавно развившиеся заболевание, он не упал духом. До войны Александр успел закончить десятилетку и кратковременные артиллерийские курсы. Лежа в постели, он начал углубленно изучать историю и философию, заочно сдал экзамены по всем предметам за университет, затем успешно защитил кандидатскую диссертацию. Ко времени нашей повторной встречи он медленно передвигался на костылях, водил машину, работал преподавателем философии в Московском университете. Не только "в здоровом теле - здоровый дух", но и наоборот - при сильном духе здоровеет тело. Хорошо известна книга Б. Полевого "Повесть о настоящем человеке", о безногом летчике Алексее Маресьеве. Подобных случаев "настоящего человека", когда люди преодолевали свое увечье после ранения и добивались намеченной цели, мне приходилось встречать в годы войны и вскоре после нее немало. Но встречались и обратные явления, когда относительно легко раненые или потеряв одну из конечностей, люди падали духом, теряли интерес к жизни или вообще спивались. В первом же бою при отступлении куда-то исчез мой военфельдшер, захватив с собой две бутылки спирта из ящика неотложной помощи.


     
     Осень 1941 года была очень холодная, рано наступило резкое похолодание, уже в ноябре выпал снег. Вспоминается встреча со своим знакомым студентом 1-го медицинского института. Он учился на курс раньше меня и попал на фронт в первые же дни войны, оказался в окружении в районе Вязьмы. Он был в летней одежде, оборван, голоден. Я накормил его на полковой кухне, помог найти сборный пункт. Подобных одиночек и групп, выходивших из окружения, было в октябре-ноябре 1941 г. немало. Постепенно положение на фронте стабилизировалось. При повторном поступлении немцев в ноябре им удалось лишь незначительно приблизиться к Москве. На фронт стали прибывать новые пехотные части с Урала и Сибири, танки, орудия, автоматы ППШ (пулемет-пистолет Шпагина). Кстати, с дочерью этого Шпагина я потом работал в одной больнице в Рязани. Активизировались действия нашей авиации и уменьшились вражеские бомбардировки наших позиций. На нашем участке фронта появились реактивные орудия - знаменитые "Катюши". Все говорило о подготовке к контрнаступлению.


     
     Вспоминается 7 ноября, когда в Москве был как всегда военный парад, а к нам на фронт прибыли подарки с тыла: теплая одежда, конфеты, вино и другие праздничные подарки, напомнившие о доме и мирной жизни. Много лет спустя выяснилось, что шефом нашего полка был текстильный комбинат им. Щербакова, который и через 25-40 лет после победы организовывал встречи наших однополчан.


     
     В период затишья командир полка проводил офицерскую учебу, к которой привлекли и меня, далекого от артиллерийской подготовки. Вначале были теоретические занятия - расчеты, работа с картой, команды орудиям и пр. Затем были практические занятия, когда из землянки командного пункта отдавали команды орудиям стрелять по настоящим вражеским позициям и командир полка оценивал правильность наводки и обстрела. Дошла очередь и до меня. Я вроде тоже грамотно отдал приказ и наблюдал, где разорвался снаряд и как забегали около своих укрытий фашисты. Это было единственный раз, когда мне пришлось применить огнестрельное оружие и то с учебной целью. Хотя у меня при себе всегда был в кобуре наган, стрелять из него , к счастью, ни разу не приходилось. Много лет спустя, когда я был приглашен в канун Дня Победы выступить перед школьниками, один мальчуган попросил меня рассказать, за что я был награжден орденами Отечественной войны и Красной Звезды. Я сказал, что за хорошую работу по оказанию медицинской помощи раненым при освобождении Варшавы и взятия Берлина. Мальчик был явно разочарован. Ему казалось, что для получения ордена надо было совершить какой-либо героический поступок, как в кино или книгах писали, а не просто выполнять свою будничную работу.


     
     К этому времени, как я уже упоминал, на нашем фронте появились первые реактивные пушки, установленные на грузовиках - знаменитые "Катюши". Зрелище действительно яркое, когда вылетают как бы по рельсам сразу 6-10 снарядов. "Катюши" приезжали на передовую, отстреливались и уезжали в тыл, чтобы это строго засекреченное оружие не попало в руки врага. Весь экипаж орудия состоял тогда только из проверенных офицеров. У немцев тогда не было подобного вооружения. Реактивные снаряды типа "Фауст" у них появились лишь к концу войны. При теперешнем развитии электронного и атомного оружия "Катюши" кажутся детской забавой, но тогда они производили сильное впечатление на наших бойцов, внушали нам -надежду на скорую победу, а на врагов нагоняли страх. К сожалению, у меня не сохранились фронтовые дневники тех лет, лишь отрывочные воспоминания, опубликованные в институтской и рязанской областной газетах.


     
     Фронтовая жизнь не состоит из одних только боев. Бывали и совместные закуски и выпивки (благо нам ежедневно выдавали как фронтовикам 100 г водки) и дружеские беседы, воспоминания о гражданской жизни, учебе, о разных знакомых. Нередко я посещал батареи вместе с помпотехом полка (т.е. помощником командира полка по технической части Петропавловским или начартом (начальником артиллерии) Ларионовым или начснабартом Фейгиным. Здесь уместно вспомнить хоть нескольких однополчан. Командир полка, кадровый артиллерист, Василий Николаевич Иванов начинал войну, как и я, капитаном, а кончил генерал-майор. Он был строг, суховат, но справедлив, не допускал женщин в полк ни в санчасть, ни в качестве связистов, как в других соединениях. Комиссар полка Шевцов был тоже кадровым военным, участвовал в гражданской войне и имел звание комбрига т.е. носил один ромб - по современным рангам соответствовал званию генерала. Он был более общителен, часто заходил ко мне в медицинскую часть и нередко говорил, что простужен. Я давал ему какие- либо таблетки вроде аспирина, но он говорил, что предпочитает народное средство - выпить спирт с луком или чесноком. Я говорил ему, что лука или чеснока у меня нет, на что он отвечал, что можно обойтись и без них. В дальнейшем я угощал его спиртом без всякой ссылки на простуду. Когда визиты комиссара стали частыми, я не знал, что делать: отказать начальнику вроде нельзя, но и спаивать не дело. Я решил обратиться за советом к командиру полка. Он ответил коротко: "гоните его в шею". Вскоре Шевцова перевели в другую часть. Заместитель командира полка Ходос запомнился мне по тому, что он часто употреблял украинские слова вроде грамодзяне, был обычно весел и доброжелателен. В наиболее дружеских отношениях был я, пожалуй, с помпотехом Петропавловским.


     
     Петропавловский был красивым мужчиной, с усиками, лет около тридцати. Мне запомнились его шутки, вроде "женщин я боюсь, только с ними познакомишься, откуда-то дети берутся" или "жена что-то нежные письма шлет, наверное изменяет". Спустя несколько лет после войны, когда я работал в клинике лечебного питания, я случайно вновь встретился с ним. Он пришел на консультацию к профессору Гордону, а я присутствовал при ней. Встреча была однако печальной, ибо у Петропавловского оказался рак поджелудочной железы. Я его часто навещал на дому, тем более что он жил в самом центре, но помочь, естественно, не мог, ибо в то время таких больных не оперировали и не было других средств для лечения. Он быстро угасал, что видно было прямо на глазах, от визита к визиту, мучился от боли, не мог лежать на спине и скончался в течении нескольких месяцев. Обидно было наблюдать, как молодой мужчина, пройдя две войны без ранений, погибает из-за бессилия медицины.


     
     Добрые отношения у меня сложились с начальником штаба полка Афанасием Степановичем Антоненко. Помню, с какой радостью и гордостью он рассказывал, что у него родился сын. Впоследствии, много лет спустя я навестил Антоненко в Казани, где он проживал до и после войны, познакомился с его сыном, 1942 года рождения, с его женой и внуком -Афанасия Степановича. Антоненко был настоящим штабистом с хорошими организаторскими способностями и четким почерком, что немало важно, т.к. мы потом часто переписывались. Именно благодаря ему состоялись встречи ветеранов нашего полка спустя 30-40 лет, о чем я напишу позднее.


     
     В первые месяцы войны я часто писал нежные письма жене Мире Медовой, с которой мы были вместе после заключения брака всего около двух месяцев и этот "медовый" месяц был в условиях войны. Я писал своей молодой жене о фронтовой жизни, о событиях на фронте, о своей горячей любви, цитировал слова песни Алексея Суркова: "Бьется в тесной печурке огонь. Между нами поля и снега, до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага…". Кстати, в солдатском фольклоре слова песни "мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…"пели иначе: "мне в холодной землянке тепло, когда бьется в печурке огонь", т.е. от одной любви без печурки тепло не будет. К сожалению, мои фронтовые письма не сохранились. Однажды мне выпала возможность съездить ночью к ее семье в Лосиностровскую (ныне Медведково), где жили отец и брат жены и их семьи. Приехав на улицу Красная Сосна, где они тогда проживали, я не мог ничего узнать. Казалось, что я попал не в тыл восточнее Москвы, а снова на фронт - кругом были пустые дома или их развалины, другие следы разрушений. Лишь к утру мне удалось выяснить, что все это явилось следствием немецкой бомбардировки и взрывов на железнодорожной станции, расположенной поблизости. Семью Медовых я с трудом нашел на новом месте их временного поселения. Передав им свои фронтовые гостинцы (буханку хлеба, консервы, другое, что удалось сэкономить; в тылу снабжение было хуже, чем на фронте), я тут же поспешил возвратиться к себе в полк.


     
     Шестого декабря 1941 года Совинформбюро сообщило о начале контрнаступления наших войск. По всей огромной линии фронта, но преимущественно с флангов, полуокружавших Москву, началась артиллерийская подготовка, усилились налеты нашей авиации на вражеские позиции, а затем и продвижение вперед пехотных частей. Немцы вынуждены были отступать, но происходило это очень медленно, после тяжелых боев. Враг стремился удержать каждый опорный пункт, деревню, речушку. Каждое продвижение наших войск стоило больших жертв. Усилился поток раненых. Нашему полковому медпункту приходилось работать очень напряженно, производить обработку ран, накладывать повязки, вводить противостолбнячную сыворотку и обезболивающие вещества (морфий, пантопон).


     
     Большие трудности были с эвакуацией раненых и доставкой их в ближайший медсанбат. Часто приходилось останавливать попутные машины, идущие налегке в тыл. Здесь уже не разбирались, кто свой, кто "чужой", т.е. не из нашего полка. К концу декабря на нашем участке фронта наступило затишье. Вспоминается, как пригласили меня на встречу Нового года, в свою землянку в лесу вблизи передовой у деревни Полушкино командир 3-ей батареи М.В. Мартемьянов и ее комиссар Пресняков. Я приехал туда на повозке, прикрепленной к санчасти, запряженной лошадкой. Естественно, захватил с собой имевшийся у меня спирт в небольшом, но достаточном для праздника количестве. Пресняков приготовил сибирские пельмени и мы выпили за будущую победу. В это время как раз в полночь, по всей линии фронта было распоряжение дать залп из всех артиллерийских орудий по позициям врага в знак нашей победы уже в предстоящем году. Завязалась кратковременная перестрелка, но вскоре все затихло и мы продолжали свое пиршество. Вскоре позвонил комполка, сказав, что он сейчас подъедет. Это означало, что он проверяет состояние своих подразделений. Комполка, Василий Николаевич, удивился моему присутствию здесь, отругав меня за то, что я, хоть и на предовой, но всё же не на своем месте. Теперь я понимаю, что он был прав и на этот раз.


          В начале января 1942 г. обстановка на фронте была спокойная и представилась возможность заниматься обычными лечебно-профилактическими мероприятиями, организовать баню и стрижку бойцов. При своем отступлении немцы сжигали деревни, очевидно не надеясь больше сюда вернуться. Располагаться приходилось поэтому преимущественно в лесу, в землянках. Вспоминаются заснеженные, казалось бесконечные дороги, переезды, обустройство на новом месте. Тяжелое впечатление оставляли рассказы уцелевших жителей о зверствах фашистов, об угоне женщин и девушек на работы в Германию. К концу 1942 г. контрнаступление наших войск завершилось, угроза захвата Москвы была окончательно ликвидирована. Наши войска продвинулись на запад на расстояние от 100 до 300 км., захватили множество вражеской техники и пленных. Особенно памятны бои на знаменитом Бородинском поле, западнее Можайска. После упорных оборонительных боев оно было оставлено 18 октября 1941, а 20 января 42 г. войска пятой Армии овладели селами Бородино и Горки, вышли на рубеж реки Колочь. Само село Бородино немцы успели при отступлении сжечь, но благодаря стремительному наступлению войск знаменитые памятники Отечественной войны 1812 года остались неповрежденными. Сейчас на Бородинском поле установлен памятник воинам нашей пятой Армии, освободившей это знаменитое место от фашистских захватчиков. Немецкие войска отступили на запад, в сторону Уваровки и Гжатска (ныне город Гагарин).


     
     Уваровка представляла собой относительно крупный железнодорожный узел. Никогда не забудется ожесточенный налет вражеской авиации на эту станцию и селение. Почти непрерывно, по много часов подряд немцы бомбили наши позиции. Приходилось оказывать первую помощь прямо на улице. У меня на руках погиб командир роты разведчиков Ковалев, студент из Ленинграда, которого война разлучила с институтом. У него было тяжелое проникающие ранение в таз, наружу вывалились поврежденные кишки. Смешались вместе кровь, кал, снег, земля. Глаза раненого молили о помощи, он успел прошептать: "доктор, спаси". Я смог лишь наложить повязку, но тут же у меня на руках он скончался. Я и сейчас, через полвека с лишним, вспоминаю его застывшие глаза. А ведь незадолго до ранения они излучали радость, жажду жизни. В деревне Чапаевка за несколько недель до описываемой бомбардировки наша санчасть заняла избу, в которой раньше размещалась разведрота. Мы нашли там "идеальную лампу" - гильзу от большого снаряда, в которую был вставлен фитиль и налит бензин. Мы очень обрадовались этой лампе, ибо у нас до того была лишь маленькая гильза. Однако вскоре пришел Ковалев и стал забирать свою лампу. Мне удалось уговорить его подарить медикам этот ценный в те времена источник света. Мы долго его вспоминали за этот подарок, а вот спасти ему жизнь не удалось.


     
     В Уваровке, в палатке разместилась операционная медсанбата стрелковой дивизии, выдвинутого вперед во время наступательных боев. Я помогал тамошним врачам в оказании помощи раненым. Поражали спокойствие и выдержка женщин-врачей, медсестер, которые, не обращая внимание на летящие бомбы и их разрывы при падении, продолжали обработку ран, переливали кровь, накладывали шины. К счастью, прямого попадания в палатки не было. В дальнейшем наша зенитная артиллерия получила подкрепление, активизировалась истребительная авиация и налеты на Уваровку прекратились. Наша санчасть расположилась в единственной уцелевшей избе, где находилось еще 6-8 гражданских - старики, дети…Мы спали все на полу, лежа на боку и тесно прижавшись друг к другу. Когда уставали лежать в одном положении, дружно поворачивались по команде на другой бок, ибо лежать на спине было нельзя - не хватало свободного места. Позднее Мазнев оборудовал мне и себе жилье на чердаке, установив в качестве печки бочку из-под бензина.


     
     Немцы все еще надеялись на победу. В тот период еще редко кто из пленных говорил фразу "Гитлер капут". Наоборот, многие пленные немцы, которых мне приходилось тогда расспрашивать, искренно верили в будущую свою победу и говорили, что Гитлер их не обманул. Как-то в период затишья Пресняков предложил мне принять участие в оглушении рыбы вблизи расположенном озере и полакомиться затем ухой. В озеро бросали гранату, разрывы которой поражали рыбу и она всплывала на поверхность. Мы отправились вдвоем ночью лесом по узой тропинке в направлении нашей батареи, расположенной недалеко от озера. Вдруг слышим немецкую речь - вероятно, их разведчики вышли на охоту "за языком". Немцы были совсем близко и мой спутник - комиссар шепчет мне: "черт с ним, сдадимся, доктор, все равно" и что-то еще в том же духе. Но мне сдаваться в плен никак было нельзя, да и положение еще было не безнадежным - мы были в темноте, в лесу и я начал ползти, прижимаясь к земле в сторону от голосов, затем вполз в какую-то канаву и по ней стал пробираться в сторону наших орудий. Вслед за мной стал и комиссар пробираться по канаве и вскоре мы удалились от фашистских разведчиков, выбрались по тропинке к своим. Пресняков просил меня не говорить никому о том, что он предлагал сдаться, я пообещал и сдержал свое слово. Добравшись до своих, мы рассказали лишь о встрече с немцами и командир взвода послал солдат попытаться найти их. Возможно, и немцы испугались русской речи и скрылись в темном лесу в неизвестном направлении. Стало уже светать и рыбная ловля была отменена. Это был, пожалуй, самый опасный для меня лично эпизод в годы войны, если не считать многочисленных обстрелов и бомбардировок.


     
     Однажды мы расположили свою санчасть в лесу в небольшой яме, накрыли ее срубленными стволами деревьев, ветками и это послужило для нас убежищем в зимнее время. Это не было, конечно, настоящей "землянкой в три наката", но построить хороший блиндаж нам вчетвером (военфельдшер Юдин, санинструктор Мазнев, шофер Земцов и я) было не по силам. Однажды по нашим позициям начался артиллерийский обстрел и один из снарядов взорвался в непосредственной близости от нашей землянки. К счастью, это не было прямым попаданием, но все же бревна обрушились и одно из них ударило меня по голове. Контузия была довольно легкой, хотя я несколько дней плохо слышал, чувствовал небольшое головокружение и тошноту, но на такие пустяки было не принято тогда обращать внимание. Вскоре все прошло и я даже забыл об этом происшествии, но через 10-12 лет стали появляться эпилептоидные приступы с судорогами и кратковременной потерей сознания (без типичного выделения слюны). Через полвека мне оформили инвалидность как последствие контузии военных лет, тем более. что небольшая вмятина и шрам на лбу у меня остались на всю жизнь.


Александр Ногаллер   декабрь 1941 - февраль 1942

Посмотреть в Фотогалерее



Источник: http://berkovich-zametki.com